Может, это наше спасение!
Иду по улице, перед магазином стайка подростков лет по тринадцать из школы через дорогу. И вдруг слышу, как один из них спрашивает у другого, указывая на одну из девочек из их круга:
- А вот эту ты е...л?
- Конечно, Я позвонил ей и она вышла через пять минут. Мы встретились в подъезде, - спокойно ответил тот без тени смущения на лице, словно разговор шел об огурцах.
Девочка, о которой шел разговор, неторопливо развернулась и так-же спокойно пояснила:
- Я согласилась не сразу, сначала хотела прослушать новый сингл, а уж потом выйти. Но передумала и вышла.
- А вот эту ты е...л? - не унимался первый из подростков.
Они зашумели, выясняя, кто кого е...л, не обращая внимания на проходящих поскорее мимо взрослых дядей и тетей, Этот диалог между ними походил на обсуждение например нового платья или рубашки на одном из них, я тоже постарался убраться, забыв, зачем хотел зайти в магазин.
Возле дома встретил соседку, после нескольких общих фраз она сообщила:
- Ты знаешь, что наша соседка по площадке умерла?
- Какая соседка? - опешил я. - Давно?
- Старушка лет восемьдесят пять, евреечка эта, уж неделю как умерла, успела завоняться, - соседка начала спокойно пересказывать подробности. - У нее есть дочка, замужем, внуки, но они заходили к ней так редко, что их было невидно.
Я подумал, что в последнее время тоже не часто видел сухонькую старушку, просившую меня иногда донести до квартиры сумку с продуктами. О ее родственниках не знал ничего. Спросил, передернув плечами от мысли, что целую неделю в соседней квартире лежал труп бабушки:
- Она лежит в квартире?
- Нет, увезли прошлой ночью морг, кто сейчас хоронит из квартир, да и охотников попрощаться вряд ли найдешь, - соседка, женщина за сорок лет со здоровой улыбкой на лице, продолжила пояснения. - Тогда приехала дочка, хотела дверь открыть, а ключ вставлен с внутренней стороны, пришлось дверь ломать. Не слышал?
- Нет.
Я подумал о том, что после демперестройки в города хлынули орды крестьян и нацменов, начавшие стучать и греметь с утра и до утра. Так-же рычать моторами под окнами домов, не обращая внимания на ночное время. Еще они прихватили с собой туалеты во дворы и мат по всей округе, с акцентом и без него.
- Похоронят бабушку завтра из морга, - сказала соседка. - Все, я побежала, времени совсем нет.
Я тоже пошел домой, мысли о бытии застряли на некоторое время в голове, но скоро их стали замещать мысли о насущных проблемах с квартплатами, новыми оброками на жилье, о бомжах и бродячих собаках, которых становилось все больше.
Но не это было все-таки главным, а то самое равнодушие, вселявшееся в нас упорно и настойчиво новым игом, превращая нас в стадо свиней, которых гнали к краю пропасти. Желудок стал главным органом во всем теле, за сытость мы предали все нравственные свои устои, накопленные нашими предками за века. Теперь мы с легкостью продавали Родину, устремляясь в райские кущи, где нас никто не ждал. Но где голос совести заглушался голосом ностальгии, порождая тот же результат - равнодушия ко всему окружающему.
А может, это наше спасение?
- А вот эту ты е...л?
- Конечно, Я позвонил ей и она вышла через пять минут. Мы встретились в подъезде, - спокойно ответил тот без тени смущения на лице, словно разговор шел об огурцах.
Девочка, о которой шел разговор, неторопливо развернулась и так-же спокойно пояснила:
- Я согласилась не сразу, сначала хотела прослушать новый сингл, а уж потом выйти. Но передумала и вышла.
- А вот эту ты е...л? - не унимался первый из подростков.
Они зашумели, выясняя, кто кого е...л, не обращая внимания на проходящих поскорее мимо взрослых дядей и тетей, Этот диалог между ними походил на обсуждение например нового платья или рубашки на одном из них, я тоже постарался убраться, забыв, зачем хотел зайти в магазин.
Возле дома встретил соседку, после нескольких общих фраз она сообщила:
- Ты знаешь, что наша соседка по площадке умерла?
- Какая соседка? - опешил я. - Давно?
- Старушка лет восемьдесят пять, евреечка эта, уж неделю как умерла, успела завоняться, - соседка начала спокойно пересказывать подробности. - У нее есть дочка, замужем, внуки, но они заходили к ней так редко, что их было невидно.
Я подумал, что в последнее время тоже не часто видел сухонькую старушку, просившую меня иногда донести до квартиры сумку с продуктами. О ее родственниках не знал ничего. Спросил, передернув плечами от мысли, что целую неделю в соседней квартире лежал труп бабушки:
- Она лежит в квартире?
- Нет, увезли прошлой ночью морг, кто сейчас хоронит из квартир, да и охотников попрощаться вряд ли найдешь, - соседка, женщина за сорок лет со здоровой улыбкой на лице, продолжила пояснения. - Тогда приехала дочка, хотела дверь открыть, а ключ вставлен с внутренней стороны, пришлось дверь ломать. Не слышал?
- Нет.
Я подумал о том, что после демперестройки в города хлынули орды крестьян и нацменов, начавшие стучать и греметь с утра и до утра. Так-же рычать моторами под окнами домов, не обращая внимания на ночное время. Еще они прихватили с собой туалеты во дворы и мат по всей округе, с акцентом и без него.
- Похоронят бабушку завтра из морга, - сказала соседка. - Все, я побежала, времени совсем нет.
Я тоже пошел домой, мысли о бытии застряли на некоторое время в голове, но скоро их стали замещать мысли о насущных проблемах с квартплатами, новыми оброками на жилье, о бомжах и бродячих собаках, которых становилось все больше.
Но не это было все-таки главным, а то самое равнодушие, вселявшееся в нас упорно и настойчиво новым игом, превращая нас в стадо свиней, которых гнали к краю пропасти. Желудок стал главным органом во всем теле, за сытость мы предали все нравственные свои устои, накопленные нашими предками за века. Теперь мы с легкостью продавали Родину, устремляясь в райские кущи, где нас никто не ждал. Но где голос совести заглушался голосом ностальгии, порождая тот же результат - равнодушия ко всему окружающему.
А может, это наше спасение?
Комментариев нет:
Отправить комментарий